Владимир Пирожков. Инновации, промышленный дизайн, будущее

Фото: Rusbase

Владимир Пирожков 20 лет жил в Европе, разрабатывая интерьеры для Citroёn и Toyota. В 2007 году он по зову Германа Грефа вернулся в Россию, где переключился с автомобильного дизайна на промышленный. Сегодня 49-летний Пирожков возглавляет Инжиниринговый центр прототипирования «Кинетика», который расположен под землей на территории университета МИСиС. Вместе со своей командой дизайнер работает над военными и космическими заказами. В мечтах у Владимира Пирожкова — перейти с оборонки на инновационную гражданку, построить отечественный аэромобиль и запустить магистратуру для суперталантливых студентов.

«Кинетика» — гигантское помещение с белыми стенами — выглядит внутри как бункер Бэтмена. Сверху — пять метров земли, снизу — шесть метров специального бункерного бетона, который защищает от вибраций центра Москвы. Территория центра разбита на секции. В каждой из них — лазерные станки, 3D-принтеры, измерительные приборы. Бэтмобиля здесь пока нет, вместо него — титановая втулка несущего винта вертолета МИ-26.

Смысл этого центра — собрать все технологические процессы в одном месте. Чтобы мы могли создавать прототипы любой сложности, — говорит Владимир Пирожков, входя в одну из лабораторий. — Например, вам нужно придумать новый двигатель. Под это дело кто-то строит целый завод. А мы просто печатаем этот двигатель здесь — правда, лишь в одном экземпляре.

Прототипы чего вы можете здесь создавать?

Почти всего — от муравья до вертолета. Вот вы улыбаетесь, а я серьезно хотел бы однажды напечатать муху. Как? Берете и строите небольшой каркас — титановый скелет с графеновым покрытием. Поверх скелета печатаете мышцы. Электротоком даете импульсы, и муха полетела. Хотя сказать это гораздо проще, чем сделать.

«Над предложением Грефа думал месяц»

Скучаете по автомобильному дизайну?

Нет, потому что автомобильный дизайн — узкая специальность. Конечно, очень интересная и перспективная. Но если говорить про инновации, то я считаю, что пришло время заниматься дизайном передвижения в пространстве, а не в плоскости. Это как в свое время кто-то придумал мобильный телефон, отцепив его от провода. Я бы хотел отцепить от дороги автомобиль. Чтобы мы ехали не туда, куда дорога проложена, а туда, куда хочется поехать.

Вы говорите о летающем автомобиле? Как в «Пятом элементе»?

Я говорю про 3D-аэромобиль с вертикальным взлетом. Занимаюсь этим проектом давно и вложил в него много сил. Пять лет назад мы были близки к созданию опытной модели, но от нас ушел главный конструктор, и проект развалился. Я был очень расстроен. Направил всю свою энергию на постройку этого центра прототипирования. Теперь, когда у нас есть такое место, идея создания аэромобиля уже не кажется утопичной.

Но звучит, если честно, как фантастика. Когда мы увидим работающий прототип?

На национальной технологической инициативе (НТИ — госпрограмма мер по поддержке развития в России перспективных отраслей — прим. Rusbase) мы защитили саму концепцию, сейчас ведем переговоры с Внешэкономбанком на предмет финансирования проекта. Думаю, что первые прототипы появятся года через три. И если все пойдет, как мы планируем, то люди смогут массово летать на таких автомобилях примерно через десять лет. Управлять ими, скорее всего, будут роботы-беспилотники.

С какой реакцией вы встречаетесь, работая над аэромобилем? Люди смеются? Не верят?

Чаще всего, конечно, не верят. Все прекрасно понимают сложность задачи. Воздушный транспорт — это, прежде всего, повышенная зона опасности. Необходима сертификация, чтобы все было законно и легально. Одно дело — дрон, который может летать и падать где угодно, и совсем другое дело — аэромобиль с людьми. Все должно быть диспетчеризированно и обеспечено навигацией. Поэтому глобально — это сложный проект. Мало сделать один аэромобиль, надо отработать всю систему полетов.

В России существуют заводы, где можно построить такую штуку?

Мы как раз ведем разговор о строительстве подобного. Но и на обычном автомобильном заводе такие вещи тоже можно делать. Это массовая сборка сложных изделий.

В каких странах работают над аналогичными проектами?

В основном, в Штатах, где очень развита культура полетов. Но вообще разработкой аэромобилей сейчас занимаются около 60 мировых компаний. Среди них — Hooversurf, Pal-V, Terrafuggia.

С такой конкуренцией у нас есть хоть какой-то шанс сделать отечественный продукт?

Мы должны обязательно участвовать в этой гонке. Россиянам необходим аэромобиль. Давайте смотреть на вещи реально: у нас в стране с транспортом и дорогами не очень, далеко не в любое место можно попасть. Мы не сможем заасфальтировать всю Сибирь, требуется другое решение. Помните, как было с автомобилем? В начале 20-го века у каждой страны была какая-то своя разработка. У нас был «Руссо-Балт», у французов — Peugeot и Citroën, у испанцев — Hispano-Suiza, у итальянцев — Isotta Fraschini. О большинстве существовавших тогда фирм сейчас никто и не знает. Но проекты велись, и их было много.

Перенесемся в 2007 год. Вы помните свой разговор с Германом Грефом, когда он предложил вам вернуться в Россию?

Да. Он спросил, будет ли мне интересно поработать на родине. Я в ответ поинтересовался, сколько в России есть проектов. Не будет ли это стрельбой из пушки по воробьям? Греф ответил, что проектов много — и в авиации, и в других отраслях. Он перечислил: Superjet-100, речной транспорт, космический корабль, создание мультиотраслевого дизайн-центра и так далее. Он тогда был министром экономического развития и очень грамотно сформулировал мои задачи. Этого уже было достаточно, чтобы убедить меня вернуться в Россию.

Сколько вы думали?

Месяц. Совсем немного по сравнению с 20 годами, которые я потратил на создание карьеры и той инфраструктуры, которая у меня была за границей. Ведь я на тот момент был довольно крутым специалистом. Входил в пятерку лучших дизайнеров мира по автомобильным интерьерам.

Жалели хоть на миг, что вернулись?

Был такой момент, уже очень давно. Я находился в Комсомольске-на-Амуре, мы работали над покраской Superjet-100. И я подумал тогда, что что-то с моим возвращением пошло не так. Некоторые ожидания не сбылись, и временами было тяжело. Например, в стране оказалось не так много проектов, как я думал. Их и сейчас маловато — центр загружен работой всего на десять процентов.

На десять процентов?

Ну да, потому что мы работаем в основном над мелкими проектами. Если бы в центре зала здесь стоял самолет, загрузка была бы процентов на 90. Но я с позитивом смотрю в будущее, тем более что центр открылся совсем недавно. Думаю, все будет хорошо, нужно много работать.

«Первая реакция на наши идеи — отторжение»

Какими разработками занималась «Кинетика» в 2017 году?

Совместно с компанией «Нейротренд» мы работали над прибором для считывания и передачи мыслей на расстоянии. Он необходим для общения постинсультников с врачами и родственниками. Прибор математическим путем считывает импульсы головного мозга, передает их в компьютер, потом обратно в голову. Технология уже работает: больные из Первой Градской больницы смогли пообщаться с другими больными из клиники в Лос-Анджелесе.

Это что, телефон будущего?

Думаю, что да! Вы сможете, сидя в Москве, разговаривать с любым человеком на планете, даже не зная его языка. Люди будут общаться мыслями, а не словами. Чувствую, когда мы закончим работу над этим прибором, к нему будет много вопросов. Ведь это, по сути, детектор лжи. Я бы не стал советовать надевать этот прибор высокопоставленным лицам (смеется).

Как вы разрабатывали боевую экипировку будущего? Вы гражданский человек и далеки от оборонки.

Нам помогал спецназ — бойцы из специальных подразделений. Профессионалы, которые работают на поле. Они объясняли, как выглядит экипировка, соответствующая их задачам. Интересно, что они формулировали эту мечту, отталкиваясь от того, что у них есть сейчас. Например, говорили: «Было бы здорово, если бы эта железка весила не три, а один килограмм». Мы отвечали, что готовы сделать штуку весом всего в 70 граммов. Они: «Да это невозможно!» Мы: «Возможно, это современные технологии». Они: «Ну ладно, давайте пробовать, интересно звучит!»

Сколько вариантов экипировки вы сделали перед тем, как представить образец, который устроил всех?

Три. Один из них показали на форуме «Армия-2017», где он занял первое место по инновациям. У нас в центре представлен третий вариант, он суперпрорывной и еще круче выставочного. Чтобы примерно понимать, в чем крутость, представьте костюм Тони Старка из фильма «Железный человек». Внутри шлема — весь интерфейс: режим управления боем, лазерный прицел и так далее. Но это только образец, мы пока не испытывали экипировку на живых пользователях.

Как реагируют на инновации чиновники Минобороны?

Эти вещи для них пока необычны. Вот вы смотрите на наши разработки глазами молодого человека, а те люди немного другие. У военных очень консервативная и важная задача — защитить родину. И эта задача связана с надежностью материалов и решений, которые давно отработаны. Поэтому, когда мы приходим к ним с чем-то новым, первая нормальная реакция — это отторжение. К счастью, руководство Минобороны понимает, что за такими решениями будущее. Они не совсем знают, как к этому будущему прийти, но это и не их задача. Из других наших проектов для оборонки — приборы освещения для авианосца «Адмирал Кузнецов», системы подавления шума, а также новое поколение стрелкового оружия из нейлона — очень легкое, практически неубиваемое и с минимальным количеством деталей, которые нужны для производства. Самое интересное, что мы почти все это печатаем, а не изготавливаем традиционным способом. Новое поколение технологий.

Вам нравится работать на оборонку?

Больше да, чем нет. Отработанный годами ответ на этот вопрос был у Михаила Калашникова: работаю на благо своей Родины ради ее силы и безопасности. Оборонка хороша тем, что это высокие технологии. В мире в высокие технологии первыми всегда заходят военные и силовые структуры, затем медицина и космос. Это три передовых направления.

Расскажите про ваши космические разработки.

Главный проект — пилотируемый транспортный корабль «Федерация», который скоро придет на смену «Союзу». Мы работали над экстерьером и интерьером корабля вместе с конструкторским бюро РКК «Энергия». Его готовый макет был представлен на авиасалоне МАКС в 2015 году. Сейчас мы работаем над кубсатами (CubeSat — формат небольших искусственных спутников Земли — прим. Rusbase), точнее, над модулем, способным их автоматически выпускать в открытый космос. Кубсаты удобны — пока они тихо себе летят, можно успеть изучить таяние ледников, сибирские пожары, места для нефтедобычи и популяцию зубров и лосей. Выпускали их раньше обычно сами космонавты — вручную. Если все пойдет по плану, то наш модуль Роскосмос испытает уже в декабре.

Ваши основные заказчики?

На данный момент — ЦНИИТОЧМАШ и РКК «Энергия». Надеюсь, мы будем больше работать с «Ростехом», у которого около 600 серьезнейших предприятий. Эти предприятия заточены в основном на производство военной продукции, и им нужно знать, что они будут делать после 2020 года, когда сократится гособоронзаказ. Надо понимать, как переходить на гражданку. Опыт конверсии 80-х годов был не всегда крут.

А что круто?

В Строгановке мы запускаем дизайн-проекты по конверсионному продукту. Один из них — малая механизация самодостаточного домохозяйства. Представьте, что на Дальнем Востоке у вас есть несколько гектаров земли. Вам необходимы вода, электроэнергия, газ. Нужны трактор и экскаватор. Где все это взять? Наш проект как раз про то, чтобы совместить это все в одном экодоме-трансформере. Считаю, что подобные проекты — отличная возможность для заводов, заточенных на оборонку, перейти на гражданский продукт, который может быть востребован не только в России. Мы должны быть желанными для мира. Нам же нравится пользоваться американскими компьютерами, японскими фотокамерами и немецкими автомобилями. Почему бы иностранцам не пользоваться российскими средствами передвижения в пространстве, супертракторами или домами, которые самодостаточны?

Вы сами решаете, за какие проекты браться?

Да, пока сами. Из-за санкций сейчас многие заняты импортозамещением. И в какой-то степени это правильно. Но мы бы хотели играть на опережение и смотреть вперед. Мы не сможем ехать в будущее на технологиях прошлого, нам обязательно нужны опережающие технологии, которые связаны с нашей страной. Например, iPhone не очень связан с нашей страной, а вот территории и расстояния — связаны. Взять те же транспортные системы. Развив их у себя, мы могли бы ими делиться с теми странами, которые не могут инвестировать в дороги, мосты и тоннели, но которым доступная инновационная транспортная инфраструктура могла бы быть интересна.

Самый удивительный кейс, с которым к вам пришли?

К нам регулярно обращаются с необычными задачами. Например, у нас были люди, которые в 1974 году проводили эксперименты по антигравитации на базе НИИ приборостроения. У них что-то начало получаться. То есть был достигнут эффект изменения массы тела. А если вы можете уменьшать массу тела, то сможете уменьшить ее и в негатив, то есть некое изделие может быть легче, чем окружающая среда. Сейчас мы пытаемся с этими ребятами пересобрать их установку на базе нашего центра и провести следующий этап эксперимента. Будем пытаться обмануть притяжение.

А что делаете в IT? Можете построить гигантскую ферму для майнинга?

Ха-ха, теоретически мы можем сделать такой компьютер, чтобы барыжить на криптовалюте. Но вообще мы все-таки не айтишники и не про софт. Софтовых компаний полно в том же Сколково, зачем нам развивать то, что есть у соседей? Зато мы сами можем пробовать делать принтеры — например, биопринтер для печати живых организмов. А под нами есть стеклянная лаборатория, которая в будущем будет использоваться для экспериментальной печати микроэлектроники.

Центр прототипирования зарабатывает? Вы можете существовать без госфинансирования?

Пока нет. Мы изначально не закладывали традиционно-принятую схему заработка, потому что как можно сразу заработать на том, чего не может быть? Если бы мы делали, например, памятники для кладбища, то заработали-бы очень хорошо. Уверен в этом. У нас есть оборудование, которое с такой задачей справится на раз. Но мы пошли другим путем. Когда мы с основателями «МИСиС-Кинетики» — Дмитрием Ливановым и Денисом Мантуровым — говорили о философии центра, то подразумевалась не его окупаемость, а прорывные проекты, выводящие индустрию на другой уровень. К сожалению, мы наблюдаем, что промышленность не совсем готова вкладываться во что-то прорывное. Хотя все заявляют о желании быть глобально-конкурентными. В основном делаются проекты очень надежные, с острым ограничением средств, с четким графиком окупаемости. Такой вот тренд на сегодняшний день.

Это вас расстраивает?

Да, потому что это недальновидно. Оно связано с нашей общей историей. «Гражданка» в России всегда была на втором плане, потому что мы шли к прогрессу через военные проекты, все было завязано на мобилизационной стратегии. Это надо менять. Со временем Россия к этому придет. Думаю, что наш центр своим появлением немного опережает время. Уверен, это ненадолго.

Как долго вам удастся сохранять независимость от непрофильных заказов?

Пока нам удается, хотя это не просто — фонд заработной платы в «Кинетике» достаточно высокий. Чтобы дать людям уверенность в завтрашнем дне, нужно заниматься в том числе рутинными проектами. Запчасти для «Адмирала Кузнецова» — как раз один из таких проектов. Но мы стараемся балансировать. Если получается заниматься прорывными вещами типа печати живых организмов, передачи мыслей на расстоянии, бездорожного транспорта или гравитации, это вау. Потому что сейчас, увы, очень многие занимаются прошлым.

«Россияне — интеграторы чужих идей»

Инновации — это точно про Россию?

Конечно. У нас всегда были свои мозги и свои изобретатели. Вспомните Сикорского, Зворыкина, Туполева, Попова и Циолковского. Я только считаю, что России не нужно гнаться за другими странами. Мы самодостаточная нация, которая способна интегрировать неинтегрируемое. Мы исторически соединяем азиатскую культуру с европейской. Все, что «упало с телеги» Шелкового пути, это наша культура. Валенки, самовар, гжель, пельмени — разве мы придумали здесь что-то новое? Хороший пример: попробуйте в Италии заказать чай. Вам принесут заваренный пакетик за 5 евро. Зато вы будете пить там отличный кофе. Попробуйте в Китае заказать кофе. Ничего не получится. Вам принесут непонятную растворимую жидкость. Зато там 700 видов зеленого чая. Что происходит в России? В кафе заходишь, и сразу сто вопросов: вам чай или кофе? Черный или зеленый? Сенча или улун? С молоком или без? Опций много, мы интеграторы чужих идей, легко что-то берем и смешиваем. То же самое в дизайне и инновациях: функция «смесителя» очень крутая, и мы можем выходить на удивительные, уникальные изделия.

В «Кинетике» есть такие же «возвращенцы», как вы?

Нет, но я над этим работаю. Возможно, скоро к нам приедет профессор Владимир Миронов, который будет работать в медицинской лаборатории по печати живых организмов. Он 25 лет жил в США, Бразилии и Японии. Преподавал в Стэнфорде и других известных университетах.

Что вы ему предлагаете? Чем можно заманить таких специалистов в Россию?

Заманиваю всем тем, о чем я сам думал, когда переезжал в Россию. Во-первых, это возвращение в свою культуру и к своему языку. Во-вторых, это карьера: позиция вернувшегося специалиста в нашей стране будет гораздо выше его позиции на Западе, потому что человек является суперценным кадром с 20-летним опытом работы за границей. Россия всегда была страной удивительных возможностей. Даже начиная с нуля, можно многого добиться. Только надо помнить, что в нашей стране ожидания часто не совпадают с реалиями, и готовую конфетку в рот никто не кладет, как это часто на Западе делается.

Финансово вы выиграли по сравнению с заграницей?

Да, причем в разы.

Кто эти люди, которые работают в «Кинетике»? Как к вам попасть?

В команде 16 человек. Это молодые ребята, средний возраст которых 30-35 лет. Они не операторы станков, а специалисты высокого класса, которых мы схантили из разных передовых проектов. Мы не берем новичков, потому что у нас нет времени обучать сотрудников. Мы платим за их опыт. Зато к нам скоро можно будет попасть на учебу. Для детей мы создаем школу инженеров, а для студентов совместно с Ахенским техническим университетом разрабатываем новую магистерскую программу. Курс будет состоять из года учебы в России и года учебы за границей, с практикой в Ахене и MIT. Хочется создать классный продукт с привлечением суперпреподавателей.

Стоимость обучения будет космической?

Конечно, это будет дорого. В этом и сложность. Нужно будет как-то находить компромиссы, чтобы к нам попали действительно талантливые ребята. Молодежь после вузов идет на производство, где зачастую сталкивается с рутинным бесперспективняком. Я же хочу собрать здесь мечтателей. Чтобы выпускники Бауманки, Физтеха, МИФИ пришли к нам и построили то, о чем давно мечтали. Я сам из простой семьи тольяттинских инженеров ВАЗа. И когда поехал учиться в Швейцарию, то первое, что мне понадобилось — стипендия на обучение. Поэтому нам нужен стипендиальный фонд. Но как его организовать в нашем центре, я пока не знаю, и сейчас над этим работаю.

Как вы будете искать талантливых детей по всей России?

У нас есть несколько идей, я пока не буду о них рассказывать. Нам нужны способные ребята из кружков юного техника, лидеры физических, химических или технологических классов. Я бы хотел работать с детьми, у которых работает фантазия, а не которые просто насмотрелись «Человека-паука» или «Робокопа» и теперь хотят строить роботов. Помню, как один мальчик-дошкольник показал мне свое изобретение — «ионолет» из спичек и фольги. Он управлял им с помощью старого пульта. Вот пацаны примерно такого плана нам и нужны.

Когда откроется школа?

Мы планировали запуск на осень 2018 года. Посмотрим, как будет обстоять дело с поиском финансирования и интересных преподавателей. Я не хочу учителей из прошлого, мне нужны практики, которые работают в передовых отраслях.

Беседовала Мария Соснина, корреспондент Rusbase.