— Андрей Николаевич, сегодня много говорят о диджитализации и о ее внедрении в реальные промышленные процессы. Однако промышленники не всегда понимают, как решать существующие у них проблемы с помощью IT. Компьютерщики, в свою очередь, пока не могут дать каких-либо адекватных решений, так как не понимают внутренних бизнес-процессов промышленных предприятий. Пока непонятно, как этот момент преодолевать. С другой стороны, правительство очень сильно настроено подталкивать промышленность к цифровизации процессов. На ваш взгляд, какой реальный эффект для экономики, для инвестиционной активности, для экономического роста может иметь диджитализация?
— Во-первых, сейчас мы наблюдаем только начало процесса. Действительно, сейчас на уровне и правительства, и бизнеса значимость диджитализации выделена и акцентирована. Это направление прорабатывается не только в рамках национального проекта. Цифровая экономика — это одно из направлений или один из проектов. Параллельно идет разработка программы цифровой промышленности или цифровизации промышленности. Программа еще не готова, но туда уже заложены достаточно интересные и важные направления.
Я бы отметил очень активное участие представителей зарубежного бизнеса — Кореи, Франции, Германии. Во многих направлениях с точки зрения цифровизации экономики и промышленности они ушли дальше нас. Впрочем, с российской стороны, на мой взгляд, тоже были интересные наработки. Одна из болевых точек программы цифровизации промышленности — это разработка своей системы стандартов, связанных с цифровым проектированием. Важна не только разработка стандартов, за рубежом их фактически несколько тысяч. Важно создание механизмов, которые позволят постоянно их обновлять, делать живыми. Это не должно работать как СНИПы в жилищном строительстве. Они сделаны еще при советской власти, и на них до сих пор ориентируются, хотя там нет нормативов для небоскребов, нет многих технологий в дорожном строительстве, которые мы используем. В промышленности тоже непаханое поле.
Второе, что мне кажется достаточно важным и интересным, — это серьезные заделы, которые у нас появились в том числе в рамках национальной технологической инициативы. Это создание цифровых виртуальных двойников для многих объектов — атомных станций, промышленных производств. Благодаря виртуальным моделям мы можем в разы сокращать процесс проектирования и процесс испытания. У нас есть очень серьезные прорывные наработки в этой области, которыми пользуются и BMW, Daimler, Mercedes для краш-тестов и в целом для моделирования движения автомобиля и возможной аварии.
Эти работы развивались в Санкт-Петербургском политехническом университете, теперь они идут во взаимодействии с ОАК, с КамАЗом. В них есть очень интересные подходы с точки зрения цифрового проектирования. Я думаю, что они дадут эффект, потому что позволяют получить совершенно другое качество и надежность работ. В том числе эти технологии использовались в кортежах, в которых президент приезжал на инаугурацию. При старых технологиях это заняло бы намного больше времени. Это начало пути, но есть интересные заделы. Вопрос в том, как это превратить в действительно мощную новую культуру и проектирования, и управления производством. Эти системы проектирования надо объединять с управлением производством, с запасами, вообще с цифровым управлением фабрики, включая финансы. Потоки информации должны превращаться в новое качество, в новую культуру управления всей компании. Эта работа началась несколько лет назад. Кто-то продвинулся больше, в том числе и в оборонно-промышленном комплексе. Кто-то продвинулся тоже хорошо в частном бизнесе. Но надеюсь, что со временем это даст серьезный рывок и сделает свой вклад в ВВП. Пока все очень условно.
— Cможет ли цифровизация промышленности стать драйвером для ускорения роста до темпов не ниже среднемировых и повышения производительности?
— На мой взгляд, это будет значимым фактором. Вопрос в том, когда это станет значимым фактором. Для начала эту культуру надо вырастить в производстве. Даже не внедрить, а именно вырастить. Чтобы это стало частью управленческой культуры, а также инженерной и проектной. На это нужно несколько лет. Тогда можно говорить о том и как ускорится промышленность, и как ускорится в целом экономический рост.
Для начала эту культуру надо вырастить в производстве. Даже не внедрить, а именно вырастить
И опять же, при всей значимости "цифры" не надо делать фетиши из чего-то одного. Это не золотой ключик, который решит все проблемы. Возможно, мы в преддверии огромного переворота и рывка, например, в микробиологии, способах лечения человека и животных, в том числе не связанных с антибиотиками. И это тоже может дать огромный эффект. И тогда туда нужно вкладывать и знания, и силы, и деньги. Определенные работы здесь ведутся. Но надо, чтобы они набрали критическую массу, и мы там были конкурентоспособные, а не сидели на закупке иностранных семян и иностранного племенного скота. Если мы возьмем, к примеру, наши лекарства, то тоже огромная часть идет по импорту. Мы развиваем и свое производство, но пока баланс все-таки остается еще за импортом.
— Как вы считаете, какой экономический эффект на экономику может оказать предлагаемое правительством повышение НДС до 20% в краткосрочной и в долгосрочной перспективе? И как вам в связи с этим предложение главы Счетной палаты Алексея Кудрина, что лучше вместо повышения НДС изменить бюджетные правила и поставить цену отсечения не $40 за баррель, как сейчас, а $45 за баррель?
— Я поддерживаю предложение Кудрина о том, что нужно изменить цену отсечения. Но этого недостаточно для того, чтобы профинансировать те дополнительные расходы, которые сейчас есть или обсуждаются в рамках указа президента и даже в рамках проекта "Основных направлений бюджетной и налоговой политики на 2019 и плановый период 2020–2021 годов". Если мы берем дополнительные расходы порядка 1,3 трлн рублей в год, то изменение бюджетного правила на $5 дает около 600 млрд. Точнее, от 600 млрд рублей до 700 млрд в зависимости от динамики курса рубля. Соответственно, нужно найти еще порядка 600 млрд рублей для того, чтобы профинансировать реализацию задач в указе президента. В этом случае правительству надо было либо идти на еще больший дефицит бюджета и, соответственно, не на $5 менять бюджетное правило, а на $10, либо, как меньшее из зол, повысить НДС.
Эта мера принесет в бюджет порядка 600 млрд рублей в год. Это вынужденное решение. Есть разные оценки его эффекта. На мой взгляд, сам по себе эффект повышения НДС уменьшает рост ВВП примерно на 0,3–0,5%. Но выполнение майского указа дает дополнительный эффект, и он со временем нарастает. В полной мере эффект должен раскрыться позже. Вначале, уже в 2019 году, будет просто дополнительное увеличение спроса. А с точки зрения качества дорожной инфраструктуры, реализации образовательного, научного потенциала эффект будет заметен с 2022–2024 годов.
— Повышение НДС — это все-таки меньшее из зол, с учетом того, что сейчас прогнозы цены на нефть достаточные оптимистичны? Уже звучат прогнозы про цену на нефть выше $100 за баррель. Как, по вашему мнению, будет развиваться эта ситуация? Если нефть будет больше $100, почему бы не сделать цену отсечения $50?
— У нас цена на нефть в прошлом году была $53 за баррель в среднегодовом выражении. Сложно сказать точно, сколько она будет по итогам этого года, но мы ориентируемся на $67 за баррель нефти марки Urals. Правительство, судя по тому, что Минэкономразвития показало в своих материалах и в "Основных направлениях бюджетной и налоговой политики", ожидает цену на уровне $69 за баррель. Но это означает, что иметь планку расходов бюджета на уровне $50 за баррель — это нормально. Это соответствует и поступлениям доходов в федеральный бюджет. И банки, и пенсионные фонды имеют ресурсы для того, чтобы кредитовать бюджет. И это не связано с рисками, с которыми сталкиваются при кредитовании бизнеса, который растет пока крайне низкими темпами. Если мы убираем изменение курса, то это получается в рублях за полугодие порядка 6%. А с учетом валютной составляющей вообще 3% с лишним, то есть немногим больше, чем инфляция. Это означает, что есть потенциал увеличения дефицита бюджета. Окончательное решение мы узнаем осенью. Но такая консервативная конструкция связана и с налогом, и с определенным увеличением бюджетного дефицита.
— Как вы оцениваете те материалы, которые в последние дни обнародовали Минфин и Минэкономразвития? Показатели и цифры, которые там содержатся, с точки зрения роста ВВП и с точки зрения показателей инфляции, курса и объема инвестиций?
— Я сейчас не готов комментировать все цифры. Нужно время, чтобы их переварить. Но думаю, что в 2018 году экономика может вырасти даже больше чем 1,9%. Первоначальный прогноз на 2018 год был рост ВВП порядка 1,6−1,7%. Но с учетом той переоценки промышленности, которую провел Росстат, я думаю, что рост ВВП может быть порядка 2−2,1%. Минэкономразвития указывает рост 1,9%. Все в пределах точности счета. Цифры достаточно реалистичные. На 2019 год мы и раньше, и сейчас ожидаем замедление роста экономики. У нас схожие цифры с Минэкономразвития — рост ВВП 1,4%. Это связано с эффектом от прекращения мероприятий капитального характера — строительство Крымского моста, чемпионат мира по футболу. Новый импульс не может возникнуть быстро. Даже с учетом того финансирования, которое пойдет в рамках указа президента. Плюс будет влиять эффект повышения НДС за счет определенного ускорения инфляции. Мы еще ожидаем, так же как и Минэкономразвития, существенного снижения цен на нефть. Мы закладываем даже возможность большего снижения цен на нефть, чем ожидает министерство. Большая неопределенность — это дальнейшие развилки. Потому что Минэкономразвития все-таки исходит из того, что экономика ускорится до 3% с лишним с 2021 года и дальше.
Я думаю, для того, чтобы она ускорилась до 3% с лишним, есть возможность и потенциал. Но здесь нужно и существенное смягчение кредитной политики, которого пока не видно. И все-таки я думаю, что даже с точки зрения бюджетной поддержки потребуются дополнительные ресурсы. После скачка расходов на 1,2 трлн рублей в 2019 году дальше остается довольно стабильная планка. Это не допинг, чтобы его регулярно принимать. Нужны масштабные проекты, по которым пока нет ясности, начнутся они или нет. Даже если брать такой проект, как высокоскоростные магистрали, о которых говорится в указе президента. Будет ли начато масштабное строительство высокоскоростной дороги до Казани, а дальше до Екатеринбурга, пока ясности нет. С точки зрения эффекта для экономики это значимый большой проект. Если он будет, то это внесет коррективы в ускорение развития экономики и качество пространственного развития страны. Если он не будет запущен, естественно, мы получим скорее динамику около 2% в год в лучшем случае.
Выйти на темпы роста, соответствующие мировым, будет непросто. Проект высокоскоростной магистрали я привожу просто как пример масштабного проекта, по которому пока нет ясности.
— Вы упомянули смягчение кредитной политики. Не отодвигает ли этот процесс повышение НДС и то инфляционное давление, которое создается?
— Трудно говорить за Центральный банк. Но, скорее, если продлевать логику его действий сейчас, то отодвигает. Инфляция ускорится, если на этот год мы ожидаем роста где-то 3,7−3,8% к декабрю, то есть ниже 4%, то на следующий год она будет где-то 4,8−4,7%. На процентный пункт выше. Но это не только эффект повышения НДС. Эффект от повышения НДС мы оцениваем где-то в 0,8 процентного пункта, может быть, 1 процентный пункт. Есть и определенные тенденции к снижению курса рубля и, соответственно, к удорожанию импорта, продовольствия. В этих условиях не думаю, что Центральный банк будет существенно смягчать денежную кредитную политику.
— Вас не беспокоит то, что сейчас вот последний месяц индекс PMI, который свидетельствует об ожиданиях в экономике, находится ниже 50 пунктов? Это же говорит о том, что у экономических субъектов ожидания достаточно пессимистичны.
— Я не делаю из этого выводы, что ожидания пессимистичные. Потому что, как говорится, предпринимательские настроения, они все-таки более многогранны, чем индекс PMI. Более того, он уже два месяца находится в зоне ниже 50 пунктов. Но мы видим по результатам мая, что промышленность выросла, и достаточно неплохо, причем именно обрабатывающая промышленность. Про июнь сейчас говорить сложно. Но думаю, что результат во всяком случае будет не минусовой.
— Вы уже считали эффект для экономики от практически закончившегося чемпионата мира по футболу?
Просто ВВП — такой специфический индикатор, что, условно говоря, пиво, которое выпили иностранцы, при счете ВВП вычитается
— Во всех странах эффект чемпионата мира по футболу обычно дает плюс к ВВП порядка 0,2−0,3 процентного пункта. С точки зрения розницы даже еще больше. Просто ВВП — такой специфический индикатор, что, условно говоря, пиво, которое выпили иностранцы, при счете ВВП вычитается. А вот все, что выпили наши фанаты и мы, оно остается. Это дает, естественно, позитивный эффект, и он разный. Эффект связан и с очень большими инвестициями.
Фигурируют разные оценки, если брать даже государственные расходы на спортивную инфраструктуру, на дорожные работы, аэропорты. Это порядка 680 млрд рублей. Есть и частные инвестиции в бизнес-инфраструктуру. Есть то, что люди во время чемпионата потратили, — и гости, и сами россияне. Это эффект краткосрочный. Но инфраструктура будет работать дальше с той или иной степенью эффективности. Это будет давать эффект более длительный, чем участие нашей сборной, которая все-таки тоже нас всех приятно удивила.
— Андрей Николаевич, какое влияние на экономику окажет повышение пенсионного возраста в среднесрочной и в долгосрочной перспективе? Вы уже меняли в связи с этим макропрогноз на ближайшие годы?
— Меняли. Влияние носит во многом все-таки долгосрочный характер. Хотя если предложение реализуется, а видимо, оно реализуется, — это уже прямой эффект для бюджета и на 2019 год. Потому что те, кто должны были уйти на пенсию в 2019-м, выйдут, соответственно, только в 2020-м. Возникает ступенчатая траектория на ближайшие годы и выхода на пенсию, и, соответственно, расходов бюджета в этой связи. Это для бюджета дает достаточно существенный выигрыш. Наверно, где-то 600 млрд рублей, может быть, и больше. Подвижка в выходе на пенсию существенно увеличивает трудоспособное население. Реально и сейчас, по разным оценкам, от трети и больше людей продолжают работу с выходом на пенсию, но тут эта доля увеличится. Поэтому с точки зрения трудового ресурса это тоже даст серьезный дополнительный импульс к развитию экономики. Но очень многое зависит от того, какое будет принято решение об индексации пенсии. Пока мы не знаем правительственные позиции. Мы знаем только, что пенсии должны расти в реальном выражении.
Судя по заявлениям, которые сделали и вице-премьер Татьяна Алексеевна Голикова, и первый вице-премьер Антон Германович Силуанов, в этом смысле тысяча рублей на 2019 год — это рост в реальном выражении. А вот как дальше, я тоже уверен, что все-таки будет в реальном выражении. Но здесь важно понять, как это будет соотноситься со средней зарплатой. Тогда будет понятна динамика доходов населения и потребительского спроса. И второй вопрос, естественно, это судьба накопительной части. Какие будут правила. И это вопрос будущих доходов людей и возможность софинансирования со стороны бизнеса, то есть ресурсы, которые получит финансовая система. Важно, какая конкретно будет модель индивидуального пенсионного капитала. Надеюсь, что мы в ближайшее время эту картину получим, тогда мы можем оценить и макроэкономический эффект. Но он тоже носит скорее долгосрочный характер, а не краткосрочный.
— ВЭБ — как управляющая пенсионными накоплениями компания — делал свои предложения правительству о том, как эту систему можно было бы наиболее оптимальным образом выстроить с учетом вашего опыта?
— ВЭБ участвует в обсуждении этой модели. И я сейчас не готов говорить о предложениях, поскольку это процесс обсуждения. Но ясно, что ВЭБ — управляющая компания, которая управляет значительной частью пенсионных накоплений, более триллиона рублей, для него важно, какова будет конечная модель.
ABOUT THE SPEAKER
Андрей Клепач
Заслуженный экономист РФ, государственный деятель. Заместитель председателя Внешэкономбанка (главный экономист), член Правления.
